Людмила Зинченко,
председатель Ассоциации солдатских матерей Челябинской области:
«В нашей армии все на кулаке держится»
Людмила Николаевна не скрывает, что она пацифистка. И все-таки не сам факт существования армии ее раздражает, а устройство этой структуры и порядки в ней. К тому же солдатские матери видели собственными глазами, что и в армии человек может оставаться личностью, а не «куском мяса».
20 лет Людмила Зинченко помогает призывникам защищать честь и достоинство, борется за жизнь каждого мальчика, попавшего в условия дедовщины. О том, каким будет нынешний весенний призыв, как подготовиться к прохождению врачебной комиссии в военкомате, почему сын должен «довериться» родителям на время призыва и службы в армии, и многом другом мы говорили с председателем Ассоциации солдатских матерей Челябинской области и сопредседателем Союза комитетов солдатских матерей России Людмилой Зинченко.
Свои и чужие
– Зимой шли разговоры, что весенний призыв в армию в 2010-м завершится 1 июля, и это даст возможность выпускникам школ подать документы в приемные комиссии вузов. Но теперь ясно, что этого не произойдет, даты призыва остались прежними: с 1 апреля по 15 июля.
– Да, и если родители вовремя не позаботятся о своих сыновьях, то всех, даже очень больных мальчишек, призовут в армию. Я не устаю повторять: на Урале нет здоровых детей. За 20 лет работы в Ассоциации солдатских матерей я не встречала ни одного. Но, чтобы защитить детей от произвола, надо их заранее обследовать, ставить на медицинский учет, собирать все необходимые медицинские документы.
– Вы хотите сказать, что на Урале некого призывать в армию?
– Если бы все родители защищали права своих детей, то призывать было бы некого. Но родители говорят: «Ничего, потерпит год». А через неделю прибегают к нам со слезами. Недавно мальчика с артритом коленных суставов отправили в Питер служить, в эту сырость. И через месяц у мальчишки распухли ноги, ходить даже не мог. Удивляюсь таким родителям, как будто они ни радио не слушают, ни газет не читают. Сегодня почти в каждом доме компьютер, зайди в Интернет, посмотри, прислушайся к тому, что происходит в армии! Но часть населения живет по принципу: поработал, поужинал, спать лег. И получается, что детьми своими распоряжаемся, как чужими.
– Осенний призыв очень тяжелым был?
Призыв всегда тяжелый, без изменений. К нам обращаются ребята, которые по нескольким заболеваниям не годны к службе, а военная врачебная комиссия признает их годными. Ни один врач комиссии при военкоматах не смотрит в детские медицинские карточки, их просто отбрасывают со словами: «Заберите свою макулатуру»! Им же план надо выполнить любой ценой. В военкоматы, как правило, отправляют пенсионеров или врачей, которые не нужны в поликлиниках. Нормального врача никто не отпустит. И вот такие медики за дополнительный «кусок» готовы закопать мальчишек живьем. Сидит фельдшерица на пенсии и опровергает мнение доктора медицинских наук Игоря Шапошника, выше которого нет никого в кардиологии Челябинской области. Недавно к нам мама приезжала, плакала: забрали ребенка со сколиозом третьей степени, с горбом. Все медицинские документы были представлены командиру части, мальчик комиссован. Как можно было такое сделать? Или призвать детей с перинатальным повреждением ЦНС? Это же не только для них угроза, но и для окружающих, такие люди неадекватны в критических ситуациях. Всех перестрелять могут, все что угодно с собой сделать. Вот почему вешаются, стреляются, травятся.
– Такое отношение к призывникам наказуемо? Можно на такого врача подать в суд?
– Мы судились раньше, выигрывали суды и добивались отставки таких врачей. Но сами родители не хотят подавать судебных исков. Прошлой весной был случай: мальчик переболел менингитом, его нельзя было отправлять в армию. Это было видно невооруженным глазом. Но мама смирилась. И в декабре мальчишка погиб, выбросили с четвертого этажа.
– Сейчас же есть возможность пройти альтернативную врачебную комиссию?
– Это стоит 30 тысяч рублей. Не у каждого родителя такие деньги есть. Иногда, чтобы к нам приехать из Бредов, из-под Аши да со всей области, люди последнюю корову продают и на вырученные деньги едут в областной центр, обследуют ребенка. К нам обращаются люди, у которых денег нет. Обеспеченные родители сегодня и не скрывают, что все купили. К тому же комиссия военкомата может и не отреагировать на заключение независимой врачебной комиссии, решение на основании независимой ВВК все равно принимает комиссия военкомата. Мы просили проводить по результатам медицинских обследований судмедэскпертизу, чтобы потом не доказывать свою правоту в суде на пальцах, а вызывать судмедэксперта и представителя врачебной комиссии военкомата – пусть бодаются профессионалы. Судья ведь не врач, ему нужны убедительные доказательства. Судмедэксперты, как правило, сами выбирают специалистов для дообследования. Если в комиссии военкомата пишут «мочекаменный диатез», то в судмедэкспертизе четко – «мочекаменная болезнь». Все, ребенок не годен. Мы даже на основании судмедэкспертиз посылали ребят в военный госпиталь и уже там их признавали негодными к военной службе.
– Ваша общественная организация может выступать в роли наблюдателя во время призывной компании, чтобы людей с горбом в армию не призывали?
– Мы – нет. Никто из родителей не уволится и не будет сидеть в призывной комиссии в столь трудное время, раньше было. Но родители могут стать доверенными лицами своего ребенка и тогда они имеют право зайти с ним и на врачебную комиссию, и на призывную, и к военкому. Они становятся адвокатами своего ребенка. И их не имеют права выставить за дверь.
– Сколько за год к вам обращается людей?
– Нам считать некогда. Вот, видите, две толстенные папки документов? Это 2009 год.
– Всем удается помочь?
– Родители или сами ребята должны четко выполнять наши рекомендации и доводить дело до результата. Если это так, то да. Мы же каждый листочек медицинской карточки просматриваем и отправляем на обследование. Вчера снова две мамы приходили благодарить, ребята получили на руки военные билеты.
Солдатский декамерон
– Повлияло ли на явление дедовщины сокращение срока службы до одного года?
– Ничего не изменилось. Который год мальчишек заставляют подписывать контракт на три года службы. Одним обещают пряник – большую зарплату, льготы. А другим кнут – и хлоркой травят, и на морозе раздетыми держат целый день, пока не подпишут контракт. Мы много раз обращались в главную военную прокуратуру по этому поводу и контракты признавались недействительными, потому что заключены были под нажимом. Они расторгались через главную военную прокуратуру.
– Как сегодня складываются отношения с военной прокуратурой Челябинской области?
– На днях пришли к нам следователи военной прокуратуры и разговаривали с нами, как с преступниками. Не могут простить нам Андрея Сычева, постоянно обвиняют в том, что мы им мешаем. Конечно, мешаем отправлять мальчишек служить в те же части, откуда они бежали, где над ними издевались. У нас в московском офисе лозунг висит: «Возвращение в прежнюю часть – дорога на кладбище». Это, действительно, так. Военная прокуратура остается карательным органом, для них не существует презумпции невиновности, солдат для них изначально, без суда и следствия – преступник. Следователи военной прокуратуры возмущены, что беглецы не хотят служить. А почему они должны хотеть, если над ними издеваются? Как не вспомнить прокурора Сергея Пеутина. Тогда пытались пацана, которому на спине звезду вырезали, вернуть в ту же часть. Но Пеутин выставил за дверь капитана, который приехал за солдатом, и мальчишка дослуживал в ЧВВАКУШе. У нас были нормальные, рабочие отношения с этим прокурором. Потом был Игорь Афанасьев, но его перевели в Северо-Кавказский военный округ, он и там нам помогал.
– Но ведь существуют различные директивы, запрещающие возвращать солдат в прежнюю часть?
– Куча всевозможных распоряжений, директив, где четко прописано: для выяснения обстоятельств делается то-то и то-то. Если человека нельзя вернуть в прежнюю часть, его обязаны перевести. Но не хотят этим заниматься работники военной прокуратуры. Раньше прокурор округа сам писал отношения, что по сложившимся обстоятельствам нельзя человека возвращать в прежнюю часть. Это было помощью для его перевода в другую воинскую часть. Тем более если родители не доверяли командирам прежней. А у нас теперь что? Над мальчишкой издевались в воинской части, он судился с обидчиками, и его же осудили за то, что он захотел выжить, и его же отправляют в прежнюю часть. Никто не скрывает, что солдат для них – «кусок мяса».
– Ребята вам часто звонят из части или только после побега к вам обращаются?
– Раньше звонили из части. Был случай: солдаты из части ПВО объявили голодовку, потому что их обвинили в краже прибора, который стоил 70 тысяч рублей. На самом деле это сделали прапорщики, как потом выяснилось. Мы отправились туда в воскресенье, позвонив в ГВП и окружную прокуратуру, в этот же день прокурор выехал в часть. Прокурор поговорил с солдатами, и командир просил прощения у ребят. Не каждый командир на это способен, только тот, у кого голова и совесть на месте.
– Проблема с беглецами-челябинцами, оставившими части в Амурской области, разрешилась?
– Четверых привезли оттуда, а жалоб было восемь. Один мальчик вены себе резал. В декабре мы по этому поводу провели пресс-конференцию, на которой были родители Губаревых, Сапунова, еще две мамы, не было Татаринцевых из Варны. Ужас, что там творится. После этого еще четверо к нам обращались, и все эта проклятая Екатеринославка. Мы родителям рассказали, куда обращаться, что делать и просили держать нас в курсе результатов. Но пока никто из них не приходил.
– Людмила Николаевна, есть хоть что-то светлое на этом общем мрачном фоне?
– Около двух лет назад мы провели мониторинг части спецназа на АМЗ. Никто нам не препятствовал. Причем, мы не называли конкретной даты, просто обещали приехать. Нам показали буквально все закоулки, учебную часть в Саргазах, мы пообедали вместе с солдатами. Все нормально, показухи быть не могло, потому что не было времени подготовиться. Из медпункта там сделали настоящую больницу: операционная, перевязочная, палаты для госпитализации, отдельно кабинет стоматолога, три раза в неделю он приезжает, лечит ребят бесплатно. И ребята очень самостоятельные, не надо контролировать тренировки, все делают сами по расписанию – вот чего можно добиться, если люди в этом заинтересованы и для них созданы нормальные человеческие условия. Мы с ребятами поговорили, никаких жалоб не услышали. Вот и светлое пятно. Но опять же, пытались провести мониторинг и на Сельмаше. Не пустили! Потому что перед этим мы оттуда вытащили пацана-москвича, потребовали через главкома отправить его в главный госпиталь МВД. Почки ему отбили, 12 дней мальчишка в реанимации лежал. Нам медики позвонили: тяжелая контузия почек, с повреждениями. Его комиссовали. Вот командир части мне и ответил: «Никакого мониторинга, если главком распорядится, тогда вы переступите мой порог».
– Можно сказать, что сегодня в армии все-таки есть части, где нет дедовщины, где все благополучно?
– Их очень мало. Хорошая часть у нас была в Никольской роще, командиром которой был Николай Телицын. Он даже ввел диетическое питание для солдат с проблемами желудочно-кишечного тракта, и сам с ними обедал, чтобы схалтурить было нельзя. Все было по-честному. Сейчас там тоже резервная часть стоит и бывает, что мы просим туда ребят определить, которые бежали из других частей.
– Может, общественникам надо почаще в казармах бывать?
– Казарм не должно быть. Должно быть как в Дании: комната на два-три человека, а если хочет, так и один живет. Была я и в Швеции, и в Польше. Везде нормальные условия для солдат и нормальные отношения между офицерами и рядовыми. Там сержанту на ум не приходит заставить солдатика стирать свои носки. Если сержант нарушит закон, он потом с плохой характеристикой из армии на работу устроиться не сможет. А унизить человека – еще страшнее! В каждом взводе есть уполномоченный по правам человека, и так до минобороны, где всем руководит гражданский уполномоченный. И ребят призывают не на год, не на два, а на три месяца. Если он захочет еще служить, то продлит срок до шести месяцев. И служат ребята охотно. В армии Швеции и Дании такое медицинское обслуживание – и аппаратура, и врачи – каких на гражданке у нас не встретишь. Если нашли что-то у солдата, тут же в госпиталь. Дождь пошел, все солдатики дождевики надели. А у нас? Солдат носится в одной гимнастерке по морозу. Он на плацу при 20 градусах мороза стоит раздетый, бушлат в казарме, а потом воспаление легких, пиелонефрит, бронхиты жуткие. Они так кашляют, аж стены дрожат. Солдат у нас – не человек. Родителям возвращают хроников и инвалидов. Был случай, пацана забыли на Ольгинской точке (Нижний Тагил), и мальчик три месяца один жил, когда приехали, он с крысами разговаривал. Мне никогда не понять, почему уставом обязывают человека мужественно переносить искусственно созданные тяготы. Какие могут быть лишения, если его призвали, чтобы научить воевать? И в каком законе написано, что над солдатом можно издеваться?
– Не так давно разговаривала с московским фотографом, который сказал, что офицеры не в силах справиться с дедовщиной, потому что гражданское общество воспитывает таких садистов, которых трудно перевоспитать. Как вам такая версия?
– Бред. Академия наук – психиатры и психологи – десять лет проводила исследования, по итогам которых написана книга «Дедовщина в армии», там четко обозначено: когда молодых людей, не состоявшихся еще ни в социальном, ни в правовом отношении, насильно сгоняют за «забор», будь то армия или тюрьма, сам собою формируется жестокий криминальный мир. Плюс желание любого самца стать первым. А офицерский состав не хочет с этим бороться, потому что все в нашей армии на кулаке держится, на закрытости, полной изоляции от общества. Суть в том, что ребята приходят в армию, не понимая, зачем они туда пришли. У нас были мальчики, которые убежали из новой ракетной части в Подмосковье, потому что все восемь месяцев кроме лопаты, лома и воровства леса ничего не видели.
Личность и личный состав
– Вопрос, который задан в России миллионы раз: будущее за профессиональной армией?
– Мы все 20 лет говорим: человек в армию должен идти осознанно. Ведь поступают же парни в военные училища, и, как правило, это потомственные офицеры. Мы провели опрос в ЧВВАКУШе, из 41 человека только трое были из невоенных семей. И на наш вопрос, почему они выбрали карьеру военного, дети отвечали: потому что ничего не надо решать самому. То есть этим мальчикам легче жить по приказу. Есть такой тип людей – ведомые. Я разговаривала также с настоящими контрактниками, они к службе относятся как к работе, и уровень ответственности у них совсем другой. А когда «пацан» дни до «дембеля» считает — какая уж тут ответственность? В исследовании Академии наук об этом тоже говорится: наша армия учит молодых людей асоциальным навыкам: халтурить, воровать и врать. Они в армии живут по принципу «день прошел и ладно».
– Какой прок в такую армию вкладывать средства?
– Мы сегодня вообще не можем сказать, куда идут деньги, потому что более 600 статей военных расходов закрыты. Именно об этом постоянно говорил депутат Сергей Юшенков. Мы с ним часто встречались на различных конференциях и съездах, и он все время подчеркивал, что надо открыть эти статьи. Возможно, поэтому его и убили.
– Как вы считаете, заявленные реформы в армии дойдут до солдата и контрактника или все закончится лишь незначительным сокращением офицерского состава?
– Сколько мы работаем, столько говорят о реформе. Но вы же понимаете, что ничего не изменилось в самой армии. Недавно у нас неделю работала группа специалистов Международной амнистии, готовили доклад. Мы тоже побывали в Германии, встречались с военными на уровне министерств, в Бундестаге. Германия, когда захотела построить новую армию, заменила весь прежний офицерский корпус. И первое, что у них появилось в армейском уставе: «Человек – это личность». А у нас до сих пор – «личный состав». Пока это сохраняется, пока офицеры не будут уголовно наказуемы за издевательство над солдатами, ничего в нашей армии не изменится. Реформы сегодняшние невидимы.
– Но ведь и сегодня по закону офицер отвечает за здоровье вверенных ему солдат?
– Отвечает, только родители для этого должны на офицеров в суды иски подавать. Не только в связи со смертью своих сыновей, но даже если избили, унизили. С доверенностью от своего сына нужно защищать его права. Пусть командир выплатит 500 тысяч рублей за моральный ущерб, может быть, это заставит его беречь каждого солдата.
– Кто-нибудь из родителей, дети которых служат в Амурской области, обратился в суд?
– Никто, хотя нарушено право их сыновей на охрану здоровья, честь и достоинство, на жизнь. А исковое заявление можно подавать и по месту жительства.
Счастье
– Союз комитетов солдатских матерей России – большая организация?
– Охватывает все регионы.
– Какова главная задача вашей общественной организации?
– У нас в уставе записано: правовой ликбез, правовая защита, работа с органами местной власти и теми организациями, которые защищают человека, но главное – научить людей защищаться от чиновничьего произвола. И работаем мы с теми, кто к нам обратился. Родители вступают в нашу организацию, и уже совместно мы решаем наши проблемы. Вмешиваться в личную жизнь, дела человека без его заявления мы не имеем права.
– Достаточно ли активисты организации защищены законом от посягательства той же военной прокуратуры?
– В деятельность общественной организации вмешиваться не имеет права никто, если она не нарушает закон. А нарушение найти всегда можно, было бы желание, только мы стараемся не давать друг друга в обиду, а уж нарушать закон тем более. Не думаю, что кто-то рискнет посягнуть на организацию солдатских матерей. Пакость какую-нибудь, конечно, могут сделать и делали. Но до серьезных вещей пока не доходило.
– А то, что вам пришлось с улицы Российской перебраться в Металлургический район – это не из разряда «палки в колесо»?
– Помещение на Российской, 67 нам было отведено КУИЗО, мы за него ничего не платили, потому что платить нечем. И помощи нам ждать неоткуда, и гранты нам не светят. Там у нас было хорошее помещение, две просторных комнаты. В одной из них помещалось 12 столов, за которые люди рассаживались и мы сначала рассказывали им о правах и законах, а потом каждый объяснял свою проблему. Встречи с призывниками, военнослужащими, вынужденными оставить место службы, родителями погибших солдат, мы проводили два раза в неделю – вторник и четверг. Конечно, было удобно. Но однажды приходим, а дверь наша заварена. Выяснилось, что два этажа здания проданы «МАВТу», и наши кабинеты тоже. Нас даже не предупредили. Конечно, об этом заговорила пресса: «Солдатских матерей «продали». И нам предложили вот эту комнатку. Тоже бесплатно, но здесь нет отопления, потому что раньше была щитовая. Вторую зиму мы терпим безумный холод и тесноту...
– Но люди вас не потеряли из виду?
– Самое удивительное, что нас везде находят и количество посетителей не меняется. Сейчас у нас нет даже телефона, поэтому даю свой домашний, хотя жить так очень сложно.
– Как справляетесь с таким объемом работы, ведь едут к вам со всей области?
– Как правило, прием ведут два-три активиста. Это мамы, которым мы помогли в свое время, и они считают своим долгом помочь другим. А также мамы призывников. Но бывает, что и одной приходится работать с людьми.
– Люди вас благодарят за помощь?
– Самая большая благодарность, когда они тоже включаются в работу. Некоторые благодарят – конфет или тортик принесут, вместе чаю попьем. Но бывает, и не позвонят. Ничего обидного в этом нет, такая у нас жизнь.
– Людмила Николаевна, вы не устали за эти 20 лет от жути, от крови, от слез, которые через вас проходят?
– Я бы давно передала дела другому человеку, но нет пока желающих. Это, действительно, трудная работа, страшный сон. С 1989 года работает Союз комитетов солдатских матерей России и остались в наших рядах люди, у которых чувство долга есть: мне помогли, и я должен помочь. Больше играть не на чем, одни неприятности и нервотрепка. Раньше мы даже ходили по судам, в июне мы зарегистрировались, а в декабре я уже в Карталах защищала ребят. Сейчас на суды уже здоровья нет, да и работают все – эта работа ведется в свободное время от основной.
– Общественная палата вам помогает?
– Нет. Очень хорошо помогает родителям погибших ребят фонд «Право матери». Мы помогаем родителям собрать все документы и сразу отправляем в этот фонд. С помощью адвокатов фонда родители выигрывают суды и получают возмещение морального вреда. Адвокаты там очень сильные. Но вот стоял вопрос о гранте и фонду «Право матери» его не дали. Ужас просто.
– Почему вы 20 лет назад пришли в комитет солдатских матерей?
– Потому что мне самой пришлось пройти через такие же испытания. Тогда еще никаких комитетов и в помине не было, поэтому я решила делиться с людьми своим опытом, рассказывать другим матерям, как и что нужно делать. Я и на работе всегда была в народном контроле, в профсоюзе, общественницей. (Смеется.) Такая натура: справедливость люблю.
– Как отнеслись к отзывам о вас в Интернете, когда решалось дело Андрея Сычева?
Да, провокаторшей меня назвали военные корреспонденты. Очень равнодушно отнеслась: собака лает, караван идет. Сколько работаем, столько нас и поливают грязью. Люди, которые это делают, деньги за свой «труд» получают.
– Что приносит самое большое удовлетворение от такой сложной работы?
– Когда мальчишки военный билет на руки получили, когда больных ребят комиссовали, когда нигде не «бабахнуло», когда все живыми вернулись. (Улыбается.) Вот и счастье.
Светлана СИМАКОВА, специально для Chelyabinsk.ru
Фото Олега КАРГАПОЛОВА